.jpg)
.png){kind=icon}
.png){kind=small}
«Петя-Бозя-Бухенвальд»
Чем обернулся новогодний «хмельной» поединок с оккупантом в далеком 1941 году в Покровском для одного из жителей села, по воспоминаниям родных, рассказал «Деловому Миусу» местный краевед Николай Григорьевич Терещенко.
- Мы сидели за праздничным столом у моих родителей в день Рождества Христова. Нас было пятеро: отец, мать, я, младшая сестра отца – Вера, с мужем Виктором. Произнесли тосты и выпили по рюмочке-другой. Чуть позже к нам присоединилась и средняя сестра Анна Дмитриевна из Таганрога…
Застолье было в разгаре, когда мне в голову почему-то пришла мысль: Интересно, а как в войну встречали Новый 1942 год? – спросил я у присутствовавших. Зная, что все они пережили оккупацию в родном селе и Таганроге. Отец в этот момент разговаривал с Виктором Ивановичем.
- Я тебе сейчас расскажу… - ответил он. И впервые поведал нам такую историю. По горячим следам его воспоминаний, придя к себе в дом, я сразу постарался записать его рассказ. Вот он:
«В Покровском с середины октября 1941 года стояли оккупанты. Поэтому нам пришлось волею судьбы встречать Новый год вместе с «незваными гостями» …
Было это на улице Чернышевского, в доме Гамоты (фамилия в Покровском – ред.). У них на постое был немецкий офицер с солдатами. Видно, довольно высокий чин – носил на поясе кортик в дорогой оправе, на ремне. Мы, соседи по улице, прятались от бомбежек в бунках-«норах» в виде пещер с бревенчатым перекрытием, в блиндажах на южном склоне балки Соленой. Зная, что немцы накануне перед праздником получили посылки из Германии и собираются встречать Новый 1942-й год в доме Гамоты, мы втроем – я, Петро Коваль и Николай (их уже нет в живых) из любопытства пришли в этот дом к детям деда Василия Гамоты. Мы всегда с ними вместе играли.
Что мы только ни вытворяли...! Воровали у немцев с машин сигареты, консервы… Чего греха таить, шла война, все мы жутко голодали… В тот день надеялись хоть немного поживиться у немцев…Хотя прекрасно знали, что они не терпят воровства. Можно за это поплатиться жизнью. Но отчаянный голод толкал на риск…
Платоновна – хозяйка дома – или, как ее все по-уличному прозвали – «Гамотиха», нас вместе со своими домочадцами пристроила в задней комнате, где стоит печка. А в зале, в передней светлой комнате, стоял большой стол, уставленный яствами для немцев.
Мы надеялись получить хоть что-то с «барского стола», к празднику. А получилось вот что. Один австриец-квартирант любил музыку, играл на губной гармошке. Он знал, что Петр Коваль довольно хорошо умел играть на балалайке. Иногда на улице подолгу слушал его игру. И, увидев Петра среди нас, обрадованно позвал его и послал домой принести инструмент. Тот принес. Петра попросили сыграть. Сыграл. Всем понравилось. Немцы аплодировали и восклицали:
- Браво! Браво! Зер гут! И снова попросили сыграть что-либо. Петр сыграл еще. Тогда к нему подошел тот самый старший офицер с кортиком. Он взял со стола солдатскую алюминиевую овальной формы кружку, в которую вмещалось не менее двухсот граммов спиртного. Налил в нее водки и протянул Петру:
- Пей! – приказал он (он умел говорить по-русски). Недолго думая, Петро выпил ее одним махом. Немцы одобрительно загоготали и стали хлопать в ладоши:
- О! Зер гут!
Офицер снова налил и потребовал:
- Пей!
Ничем не закусив, Петр снова выпил. И снова – шум, смех, аплодисменты… Но офицер налил водки и еще раз. Все затихли.
- Пей! – приказал он Петру: - Нох айн маль!
Того еще не успело «разобрать» и он, улыбнувшись, снова выпил. Утерся рукавом, весело глядя на всех. Он был весельчак, балагур, не робкого десятка. Немцы, тоже выпив, пришли в неописуемый восторг от этого зрелища. Мы же все онемели, оцепенев от жуткого предчувствия: «Что же будет дальше?». И тут офицера «повело» …
Он взял у Петра балалайку и отдал рядом стоявшему солдату. А сам стал принуждать Петра к борьбе, выведя его на простор нашей комнаты. Взяв его крепко за руки у самых плеч, он хотел рывком завалить Петра. Но тот, изловчившись, сам опрокинул офицера на обе лопатки на пол, придавив своим телом. Это была дерзость. Немцы ахнули. Мы пришли в ужас! Редкие хлопки немцев сразу затихли. Обстановка накалилась. Назрел конфликт…
Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не Платоновна – «Гамотиха». Поняв и мгновенно осознав, что грозит Петру и ее семье, всем нам, она с криком и руганью набросилась на вскочившего и опешившего спьяну Петра. И, стуча кулаками его по спине, мигом, прикрикнув и на нас, выгнала во двор. Мы ринулись в распахнутую дверь. На ходу она шепнула: - Бежить, хлопци! Бо расстрэляють..! А сама быстро вернулась в дом. И мы тогда дали стрекача! Даже с Петра хмель как ветром сдуло – не отставал.
По садам и огородам балки Соленой добежали до усадьбы «Пачи». Такое прозвище по-уличному было у соседа по улице, у которого в горле была вставлена резиновая трубка.
Он плохо разговаривал. Вот у этого «Пачи» в огороде – в бунке – мы и спрятались от гнева того офицера с кортиком.
Но все же его месть настигла нас немного позже. Избегая встреч с ним, мы все равно не чувствовали себя в безопасности. Нас каждый день конвоиры гоняли на работу на передний край своей обороны. И там всякое могло случиться…
Тогда мы с Петром и другими парнями-односельчанами твердо решили больше не работать на фашистов, а лучше тайком уйти в партизаны, в леса Украины. Слух о них доходил через немцев и до наших мест.
Углубившись уже довольно далеко на территорию соседней Украины, наша группа однажды попала в облаву вблизи одной из станций, в лесополосе. Нас сонных выловили рано утром немцы с овчарками. Загнали в товарные вагоны-«телятники» с решетками на окнах. Так мы с Петром попали в Германию. Там нашу группу «дрыном» раздробили по счету. И мы с ним попали в разные концлагеря. Меня судьба загнала в Шпергау (близ Дахау), в который нас возили на работу. А Петр Коваль угодил в Бухенвальд. И находились мы с ним в Германии в концлагерях, пока нас в апреле 1944 года американцы не освободили. Потом репатриация. Служба в армии. Встретились мы с Петром уже в Покровском в конце 1946 года. Вместе встречали Новый 1947 год. Он стал моим кумом – крестил Галину, младшую дочь. Пили мы с ним, конечно, добре после войны. Но, если б кому выпало пережить то, что нам с ним, хотел бы я посмотреть, пили бы они или нет…
Не зря молодые окрестили Петра «Петя-Бозя-Бухенвальд». Спроси теперь у любого, о ком речь, каждый в селе знает. А вот то, как мы с ним Новый 1942-й встречали, мало кому известно…».
Умер Петр Иванович Коваль 25 мая 1995 года в Покровском, вскоре после празднования 50-летия Победы. Не выдержало сердце у бывшего узника Бухенвальда после просмотра красочного альбома об этом концлагере, который дал ему посмотреть один знакомый. Ему альбом подарили к этому великому празднику. Не дожил Петр Коваль и до получения «дойч-марок», которые вскоре стали выдавать бывшим узникам концлагерей в качестве, якобы, хоть какой-то компенсации за причиненный им физический и моральный ущерб.
Андрей Кравцов
Все статьи
.jpg)
1.jpg)
