.jpg)
.png){kind=icon}
.png){kind=small}
Иван Миусский - лихой казак и государственный преступник
Примиусье в 17-18 веках – одно из самых главных разбойничьих «гнезд» на европейской территории России. Здесь обретался не только легендарный Матвей, позже прозванный Страшным. Но и его, в прошлом не менее знаменитый, предшественник – Иван Миусский, «командир разведроты» самого Степана Разина, организовавший попытку устроить в стране смуту, выдавая католика-самозванца из Полтавы за Семена Алексеевича, умершего ранее сына царя Алексея Михайловича Романова.
Часть 1.
ИВАН МИУССКИЙ
Об Иване Миусском, жившем примерно в середине 17 века, сведения в российской истории сохранились самые обрывочные. Их пришлось собирать буквально по крупицам из почти десятка разных книг и статей российских и украинских историков. Выяснилось вот что.
От Миуса – до Москвы и обратно
Иван Миусский впервые появился на сцене истории как сподвижник Степана Разина во время организованного им в России восстания. К сожалению, уже невозможно выяснить, откуда конкретно пришел этот человек в разинское войско, половину которого составляли донские и запорожские казаки. Но прозвище «Миусский» четко привязывает Ивана именно к нашей земле. Запорожцем он был или донцом – неизвестно. Одни документы говорят, что он был «хохлач» – так называли православных, чьи предки прибыли в Примиусье с территории, ранее принадлежавшей Речи Посполитой, спасаясь от гнета польских панов. Другие сообщают, что Миусский был донским казаком, которого изгнали из Войска за конокрадство, вследствие чего он стал «во́жем» – проводником, сопровождавшим отряды и караваны между Крымом, Запорожьем и Донским Войском, досконально за это время узнав местность между Днепром и Волгой.
Степан Разин очень быстро оценил одно из главных искусств Ивана – способность собирать сведения, оставаясь при этом незамеченным. И сделал его главным над своими разведчиками, которые не только исподволь узнавали перед захватом каждого нового городка, как в нем относятся к Степану местные жители, а так же, в чем заключаются слабые места городских укреплений. Еще одним талантом Ивана Миусского была способность, в случае надобности, скрываться от погони, искусно заметая следы.
Именно это умение – растворяться в пространстве и быть повсюду своим – спасло Ивану Миусскому жизнь после того, как Степан Разин был схвачен и в цепях отправлен в Москву. Точных сведений об этом периоде его жизни не сохранилось. По одним данным, он был арестован одновременно с Разиным, и, будучи препровожден в Москву, умудрился организовать побег из тюрьмы, в которую его поместили. По другим – он так и остался не пойманным.
После казни Степана Тимофеевича и полного подавления разинского восстания в 1671 году, Иван Миусский сошел со сцены, и некоторое время никто ничего о нем не слышал. Вероятнее всего, он вернулся обратно на родину, в Примиусье. Потому что уже в конце 1672-начале 1673 года он был замечен на Северском Донце: «Объявился в это время на Донце некто Иван Миусский, сподвижник Стеньки Разина, и начал воровать с размахом. А кроме того, слух пустил, что находится при нем царевич Симеон Алексеевич, а у того царевича на плече – особые царские знаки». Слова «вор» и «воровать» до 18 века, напомню, имели совсем иной смысл, нежели сейчас. Тогда вором называли вовсе не того, кто совершал кражи или даже грабил – тех звали «тать». А вот вором звали только государственного преступника – человека, совершившего преступления против государственной власти, основ государственного строя, правосудия и порядка управления; а также против лиц, осуществляющих или олицетворяющих государственную власть в стране. Так что, как видим, Иван Миуский – это далеко не банальный тать, промышлявший лишь кражами или грабежами купцов.
Именно на Северском Донце Иван Миусский встретился с будущим самозванцем «царевичем Симеоном», который, будучи бежавшим с Полтавщины сиротой-крепостным, попал на Дон именно с целью пробраться к разинцам. А после их разгрома вынужденный примкнуть к отряду «Ивана Миюски», который, как сообщают обрывочные сведения, к осени 1673 года включал в себя уже более 200 человек. Видимо, Иван на Северском Донце был занят не столько грабежами, сколько организацией нового мятежа. Очевидно, что, не решившись идти прямо на Дон, он в то время пытался сколотить костяк нового войска из сумевших избежать ареста разинцев, скрывавшихся на окраинах земель Войска Донского беглых крестьян и недовольных своим положением казаков. Что, естественно, заставило волноваться казачью старшину, справедливо опасавшуюся, что на Дону, еще не успокоившемся после предательства ею Стеньки Разина, вспыхнет новое восстание бедноты. Войсковая администрация дважды посылала против отряда Ивана Миусского карательные отряды, но разбойники узнавали об этом и успевали скрыться. Однако долго так продолжаться не могло, и, видимо, именно карательные рейды на фоне не слишком больших успехов в наборе войска заставили Ивана Миусского на время распустить свой отряд, а самому вместе с несколькими преданными соратниками отправиться искать счастья на запад – в земли Войска Запорожского. Прихватив с собой и «царевича Симеона» – живое знамя для всех обиженных московским царем в предстоящем новом восстании.
Чем донцы отличались от запорожцев
Надо сказать, что отношения между двумя Войсками – Донским и Запорожским – всегда носили очень своеобразный характер. Да, те и другие, при необходимости, легко объединялись и часто координировали свои действия, устраивая совместные походы и набеги. Но все-таки и по сути, и даже внешне это были два абсолютно разных объединения.
Донские казаки, например, особенно в верховьях Дона, были по виду абсолютно схожи со всеми русскими: имели русый цвет волос, носили бороды и одевались не броско, как и крестьяне Русского государства. Запорожцы же почти сплошь были смуглыми и черноволосыми, бороды не носили никогда, и всегда одевались, как это принято на востоке: ярко, пышно и дорого. Висячие длинные усы и оселедец на абсолютно лысой голове – это принадлежность именно запорожца, а не стриженного донца, имевшего лишь чуб. Донские казаки в абсолютном своем большинстве были православными. А вот запорожцы могли быть и католиками, и мусульманами, и даже иудеями.
Надо ли говорить, что и «общий язык» с государственной властью в России первыми нашли именно донцы. Причины этого отразились в поговорке, по-разному звучавшей у верховых и у низовых донцов. Низовые казаки говорили: «Хоть жизнь собачья, да слава казачья!» А верховые возражали: «Хоть слава казачья, да жизнь-то собачья!» Именно благодаря обмену в течение нескольких веков «собачьей жизни» на буквально собачью же преданность русскому государству, донцы стали гораздо более продвинутыми в военном искусстве, чем запорожцы. Например, у них у первых появилась собственная артиллерия.
Донские казаки, вследствие более ранних и более полноценных контактов с Россией, а также благодаря своему православию и родственным связям с проживавшими в Черноземье и Средней Полосе людьми, и «окультурились» гораздо раньше запорожцев, прекратив свои набеги на приграничные православные территории России.
Донцы и осели раньше, первыми начав строить настоящие дома, обзаводиться семьями и заниматься земледелием. Они же первыми ввели практику выкупа христиан из турецкого плена. И первыми, отправляясь в походы «за зипунами» на мусульман, прекратили убивать тамошнее мирное население (правда, вовсе не из милосердия, а ради собственной выгоды – чтобы через пару лет мочь вернуться и пограбить еще).
А вот о запорожцах до самого 17 века сохранилось множество документальных свидетельств ужасающих зверств, которые они творили с целью наживы в отношении любого, кто попадался им во время их походов. Неважно, шли они на север, на запад или на юг – им было совершенно безразлично: православный перед ними, католик, иудей или мусульманин; русский, болгарин, турок, поляк, хохол или белорус. Грабежи, насилие и убийства могли совершиться в отношении кого угодно.
Витебский священник в конце 16 века написал: «Запорожцы великую шкоду чинили, а место славное Витебск звоевали, злата-сребра множество побрали, мещан учтивых порубали... Горше злых неприятелей, албо злых татар!» Далее он же сообщает об изнасиловании запорожцами в его приходе 6-летней девочки… В 1575 году запорожские отряды разграбили северный и восточный Крым, выкалывая глаза всем попадавшимся на пути мужчинам и отрезая груди женщинам. «Кафу (ныне – город Феодосия) взяли в короткое время штурмом, разграбили город и вырезали всех жителей, кроме 500 пленников обоего пола». В 1595 году запорожцы разграбили Могилёв и сожгли в городе больше половины домов. В 1606 году они разграбили и полностью сожгли православный город Варну в Болгарии. В 1618 году отряды Петра Сагайдачного разграбили русские города Путивль, Ливны, Елец, Лебядин, Данков, Скопин, и Ряжск. Дошли бы и до Москвы, если бы их не отбили войска всем известного Дмитрия Пожарского…
Приключения героя в Запорожской Сечи
После 1653 года – воссоединения Украины с Россией – запорожцы, конечно, Россию уже не грабили. Но разбойниками по сути (в нашем современном понимании, конечно) к тому времени быть еще не перестали. Так что Иван Миусский, появившийся в Сечи зимой 1674 года, встретил среди них гораздо более теплый прием, чем на Дону. Тем более, что прибыл «с царевичем Симеоном». «В тот час в веденье всех козаков приехал на конях, называясь быти царевич. И стал на том месте, где косагов великого государя с ратными людьми стоял, до приходу Сиркова (речь идет о легендарном кошевой атамане запорожцев Иване Сирко – прим. Авт.). На вид этот человек хорош и тонок, долголиц, не румян и не русян, несколько смугловат, малоразговорчив, очень молод: всего около 15 лет. На теле имеет какие-то два знамени[я]: орлы да сабли кривые. Одет в зеленый, подшитый лисицами, кафтанец; с ним прибыло восемь человек донцев с вождем Иваном Миюсским, хохлачем по рождению. Миюсский под клятвой сказал запорожскому судье, будто у называющегося царевичем на правом плече и на руке есть знамя, похожее на царский венец».
Запорожцы, обо всем порасспросив приехавших, поразмыслив и взяв с «царевича» клятву в его царском происхождении, приняли его у себя с почестями, однако все же сообщили в Москву о появлении в Сечи высоких гостей. Царь Алексей Михайлович, к той поре уж четыре года как собственными руками положивший в могилу своего малолетнего сына Симеона, только что казнивший «народного правителя» Стеньку Разина и прекрасно помнивший об ужасах Смутного времени, вознесшего в 1613 году его отца на трон, естественно, не на шутку встревожился.
И тут же написал в Сечь письмо о том, что, даже если б его сын не умер и это не было бы засвидетельствовано всеми русскими епископами и самим патриархом, «было бы ему сейчас не 15, а всего 9 лет». И велел «вора и обманщика с его единомышленником Миюскою и товарищами прислать в Москву». Однако, поскольку запорожцы в то время все еще не были образцом законопослушания, а из Сечи «выдачи не было», процесс этапирования государственных преступников в Москву поначалу затянулся. Тем более, что симпатии многих запорожцев были как раз на стороне стремившегося вести казачью жизнь «царского сына», чем на стороне пытавшегося их приручить и заставить служить государству «царя-батюшки». Добиться своего от запорожцев Алексей Михайлович смог только после того, как взял в заложники запорожских послов и их имущество. Самозваного царского сына вместе с его товарищами (фигурирует количество от шести до одного – Миколайки), тут же, заковав, отправили из Сечи в Москву. Куда делись остальные, ранее сопровождавшие «царевича Симеона» люди, точно установить не удалось.
Самозванца же привезли в Москву прикованным к телеге, как Степана Разина. После пыток он сообщил, что зовут его Семён Иванович Воробьёв, что он католик и уроженец Полтавщины, а его отец был холопом у польского гетмана Дмитрия Ежи Вишневецкого. И что на самозванчество подбил его казак Иван Миюска. По царскому указу в сентябре 1674 года Семен Воробьёв, как ранее и Степан Разин, был четвертован на Красной площади. После чего все части его тела так же, как и в случае с Разиным, выставили на кольях на Болоте (ныне – Болотная площадь).
А вот о дальнейшей судьбе Ивана Миусского сведения в разных источниках разнятся. Одни сообщают, что Миусский скрылся из Сечи перед арестом «царевича». Другие утверждают, что ему – единственному из всех, удалось-таки бежать из московской тюрьмы второй раз, и даже посланная погоня так и не смогла его найти – он словно растворился в воздухе. Третьи рассказывают, что Миусский все-таки был отвезен в Москву и там казнен вместе со Лжесимеоном, разделив его участь и дав название знаменитым ныне московским «Миусам» – историческому району в центре Москвы, где сейчас находятся Миусская площадь, две Миусских улицы и один Миусский переулок…
Если все-таки попытаться разобраться, какая из версий его судьбы – наиболее вероятная, то третью, думаю, все-таки можно отмести. «Миусы», хоть и упоминаются в письменных источниках с конца 17 века, тогда назывались «Ямское поле» (отсюда, кстати, и название улицы – Тверская-Ямская). Да и не было, считаю, никакого смысла одного из двоих разинских «воров» казнить на Красной площади, чтобы после выставить его тело на рядом находящейся территории «Болота», как и Разина. А второго зачем-то тащить за смертью через всю Москву, куда-то на ее тогдашнюю северную окраину. Так что, вероятнее всего, «Миусами» район стали называть не из-за нашего земляка, а после того, как выживший сын царя Алексея Михайловича Петр Великий построил в этом месте склад строительных материалов для строительства Миюсской гавани вблизи Таганрога. К тому же, отсутствуют и документальные сведения, подтверждающие казнь совсем не рядового государственного преступника Ивана Миусского, замышлявшего вооруженное восстание против власти и государства. В отличие от исторических сведений, подтверждающих четвертование использованного «вором» в качестве наживки пятнадцатилетнего самозванца…
Потому, если, конечно, Иван Миусский случайно не погиб во время своих странствий от чьей-нибудь шальной пули или кривого кинжала, весьма вероятно, что он, сохранив на плечах голову и поумнев еще больше, чем был до этого, махнул обратно на родину – в свое разбойничье Примиусье. Навсегда скрывшись от государевых острых глаз и длинных рук среди наших бесконечных холмов и балок. Тем более, чтобы скрыться именно здесь, у Ивана Миусского были все основания, о чем и будет рассказано дальше.
Елена Мотыжева
(Окончание – в следующем номере)
.jpg)
1.jpg)
