«Я – Сокол – семнадцать», или В небе над Миусом

 Приближается дата - день Освобождения Неклиновского района от немецко-фашистских захватчиков. Газета «Деловой Миус» много посвящала теме Великой Отечественной войны и патриотическому воспитанию в целом. Много писалось о героях-танкистах, матросах – краснофлотцах, солдатах стрелковых дивизий, но совсем немного о лётчиках, героически сражавшихся в небе Примиусья. А ведь они были, и не один. Об одном таком герое мне рассказал покровский краевед, поисковик, всю жизнь посвятивший этому благородному делу, Николай Григорьевич Терещенко.

 Его рассказ об одном эпизоде войны, как всегда, основывается на воспоминаниях самих героев, а также других участников военных операций, проводимых на полях сражений в наших краях, опубликованных позднее в книгах и брошюрах.
 «Всякое бывало на войне», - напишет в книге «Дороги Победы» Главный маршал бронетанковых войск А.Х. Бабаджанян. О нём в «ДМ» №8 от 20 февраля с.г. (на стр. 3) были опубликованы всего лишь два эпизода его воспоминаний. В его книге есть такие строки:
 «…Наш НП на кургане, а курган посреди голой степи, как на тарелке. И авиация противника нещадно бомбит наши боевые порядки. Особенно надоедает нам немецкий самолёт – корректировщик с двойным фюзеляжем, который бойцы с первого дня войны окрестили «рамой». Висит эта «рама» как назойливый комар над нашим курганом – когда только собьют её зенитчики!»
 О том, как и чего стоило лётчику-истребителю Владимиру Дмитриевичу Лавринёнкову в один из августовских дней 1943 года в небе над рекой Миус сбить такую «раму», спустя сорок лет после того памятного боя, в своей книге военных мемуаров «Возвращение в небо» (Воениздат, Москва, 1983 год) он сам рассказал. В главе «Трудный вылет» Владимир Дмитриевич пишет:
 «…Этот вылет, принесший мне столько испытаний, и начался-то не так, как другие… Наш полк в тот день вообще не получал никаких заданий и вдруг: «Полететь четвёркой, непременно уничтожить «раму»!»

 Возможно, командарм сформулировал цель нашего полёта не в столь категоричной форме, но мне было понятно: «раму» надо сбить. Иначе для чего выделены четыре истребителя на одного корректировщика?
 Мой самолёт был неисправен, и командир полка тут же предложил свой. Николай Остапченко как раз приболел – дали другого ведомого, лишь бы именно я срочно повёл звено. Должно быть, «рама» здорово «насолила» наземным войскам…
 Я поднялся в воздух с Анатолием Плотниковым. Вторую пару повёл Тарасов. Плотников, об этом знали все, отличался завидной дальнозоркостью в небе и неукротимой весёлостью на земле.
 Линия фронта в районе Матвеева Кургана проходила по железной дороге. За четыре дня боёв советские войска не продвинулись вперёд, и железная дорога по-прежнему делила землю на чужую и нашу.
 Заметив дым и вспышки огня, я огляделся вокруг. В небе – ни одного самолёта. И почему-то вспомнил о письме, лежавшем в кармане гимнастёрки. Перед самым стартом я успел прочесть только обратный адрес: мне писал товарищ по учёбе в Смоленском аэроклубе Котович. Я отложил чтение письма на вечер.
 - Вижу самолёт! Вижу «раму», - уверенно доложил Толя Плотников.
 Да, это был «Фокке-Вульф – 189», самолёт, который на фронте знали и ненавидели все воины переднего края. И не случайно, когда мы, лётчики, встречались на фронте с танкистами, артиллеристами, стрелками, они в первую очередь просили уничтожить «рамы».
 Мне ещё не приходилось видеть этот вражеский самолёт в воздухе. Теперь я не сводил с него глаз, готовясь к атаке. Приближаясь к «Фокке-Вульфу», я набирал высоту. Он выглядел поистине необычно: два фюзеляжа, соединённых одним центропланом и стабилизатором, и впрямь делали его похожим на раму или ворота.
 Сближаясь с противником, я совсем не думал о возможных сложностях боя. Экипаж «рамы» состоял из трёх человек, включая стрелка, об этом я знал от товарищей, и это не смущало. Мне казалось, что такую большую неуклюжую машину я собью с первой атаки. Только бы подойти к ней на малую дистанцию.
 А «рама» вдруг начала удирать. Не просто пикировать или планировать на свою территорию, а каким-то незнакомым маневром сползала вниз по спирали. Я погнался за ней…
 Перекрёстные линии на прицеле «кобры» не имели никаких делений, поэтому лётчику требовался немалый опыт, чтобы при стрельбе точно определять упреждение. Я прицелился, но эволюции, которые совершала «рама», свели на нет мои усилия.
 - Анатолий, стреляй! – приказал я Плотникову, выходя из атаки.
 Вслед за моим ведомым «раму» обстреляли и Тарасов с напарником. Но она, круто подворачивая под атакующего, выходила из поля обстрела и тянула на свою территорию.
 Я летел на машине Морозова, имевшей номер 01. Но вдруг услышал в наушниках: «Сокол-семнадцать, не узнаю вас!». Говорил кто-то из тех, кто находился на командном пункте нашей воздушной армии или штаба фронта. Выходит, там знали, кто ведёт морозовскую машину! А я непростительно промазал… «Любой ценой надо немедленно сбить вражеского разведчика!» – решил я.
 Но сперва необходимо было ответить на голос земли. Я включил передатчик.
 - Я – «Сокол-семнадцать». Надеюсь, в ближайшие минуты вы узнаете меня. Я – «Сокол-семнадцать». Приём.
 Снова осмотрелся. Надо мной раскинулась спокойная синева, а на земле бушевал огонь, над ним вздымались клубы дыма и пыли. «Рама», видимо, уже сфотографировала позиции советских войск и, петляя, устремилась под огневую завесу своих зенитчиков.

 Я пошёл в атаку.
 Наш командир Л.Л. Шестаков всегда требовал, чтобы мы стреляли по врагу только с короткой дистанции. На предельной скорости я преследовал «раму». Повторяя её извилистую линию, хотя это было нелегко, я включил тумблеры всех огневых средств. 26 вражеских самолётов сбил я уже в воздухе, а этот избежал трассы на глазах у моих командиров. Ударю же его так, чтобы разлетелся вдребезги!
 До «Фокке-Вульфа» оставалось метров пятьдесят-семьдесят. Я выдержал ещё секунду. Трассы прошли оба фюзеляжа. Стрелок не ответил. Дальше всё совершалось будто само собой. Я хотел обойти «раму». Но то ли мой самолёт развил столь большую скорость, что я не успел отвернуть в сторону, то ли «рама», потеряв управление, непроизвольно скользнула туда же, куда сворачивал я?! А может, причиной всему был необычно широкий фюзеляж «Фокке-Вульфа»? Только нам двоим не хватило места, чтобы разминуться.
 Крылом «кобры» я задел хвостовое оперение «рамы». От удара меня бросило вперёд. Грудью натолкнулся на ручку управления, головой ударился о прицел.
 Мой самолёт с одним крылом (второе отломилось), переворачиваясь, падал к земле. От резких движений при падении я очнулся. Правой рукой сильно нажал на аварийный рычаг. Дверцу словно вырвало ветром. Попробовал продвинуться к отверстию, помешали ремни. Освободившись от них, я вывалился на крыло. Струёй воздуха меня смело с него.
 Рука машинально нащупала спасительное кольцо. Парашют раскрылся. Я повис над землёй, которая будто застыла в удивлённом ожидании. Чётко увидел стальную нитку железной дороги.
 За время пребывания на фронте я впервые выбросился из машины. Произошло это мгновенно, но я запомнил последовательность этой не раз выполнявшейся во время учёбы операции. Страх, охвативший меня на какое-то мгновение, не нарушил ясности мыслей. Решающим здесь был опыт. Первый прыжок с парашютом мне довелось совершать ещё во время учёбы в смоленском аэроклубе. Тогда, взобравшись на крыло, я увидел далёкую землю и сдрейфил, не смог оторваться от самолёта. Инструктор, который вёл самолёт, заметил мою нерешительность и с силой оторвал мою руку от борта кабины. Ветер снёс меня с крыла. Позже я сдал норму на значок парашютиста. Теперь опыт помог мне быстро покинуть полуразрушенный самолёт.
 Мой парашют плавно опускался на землю. Ниже меня падала «кобра». А чуть в стороне, тяжело переваливаясь, с огромной скоростью неслась к земле «рама». Я заметил, как от неё что-то отделилось. А через какой-то миг в небе раскрылся купол парашюта.
 Стал прикидывать, куда опустится мой парашют. Хорошо бы на восток от железной дороги, там наши. И тут же с отчаянием заметил, что меня сильно сносит ветром на запад. Я уже миновал железную дорогу, а до земли всё ещё было далеко. «Не хочу, не хочу очутиться среди врагов!» - протестовала во мне каждая клетка. Начал вертеться, раскачиваться в воздухе. Но эти движения совсем не влияли на направление моего приземления. Прямо подо мною уже виднелись ходы сообщения передней линии фронта.
 Чтобы ускорить спуск парашюта, натянул несколько строп и, наматывая их на руку, перекосил купол.
 Уже взорвались оба падавших самолёта. Уже «кобры» моих товарищей растаяли в синеве…
 Родная земля принимала меня не так, как я рассчитывал. Я падал слишком быстро и мог покалечиться. Пришлось выпустить из рук стропы. И тут же услышал, как мимо просвистела пуля – она прострелила купол. Мне сдавило горло. Я закашлялся, ртом пошла кровь. Наконец почувствовал под ногами мягкую землю. Парашют немного протащил меня. А затем несколько гитлеровцев схватили меня и поволокли в траншею. Навалились, придушили, обезоружили, начали обыскивать. Рядом, громко переговариваясь, немецкие солдаты сминали, сжимали белое полотнище моего парашюта.
 Потом услышал над собой властный голос, и цепкие руки, державшие меня, разжались. Один из гитлеровцев взял меня за плечо, помог подняться. Пять или шесть солдат, наставив автоматы, стали вокруг. Вперёд шагнул офицер. Он приблизился, насупившись, посмотрел мне в глаза и что-то гаркнул. Ничего не понимая, я глядел на него. Офицер подтолкнул меня, солдаты расступились. Я догадался, что надо идти. Тяжко идти, не ведая куда. Прдвигаясь по узкой траншее, я боялся выстрела в затылок, боялся, что не успею бросить в лицо врагу своё проклятье. Впереди шёл солдат, и это успокаивало: пока он так близко, стрелять не будут. Вели, должно быть в штаб. Беспокоила рана над бровью, из которой сочилась кровь.
 Траншея вывела в балку, поросшую кустарником. Шагая по протоптанной тропинке, я с благодарностью подумал о девушке – дневальной, которая заставила меня снять гимнастёрку с наградами. Письма в кармане уже не было. Только часы, лежавшие в тайничке брюк, оставались при мне, я чувствовал их.
 Под дулами автоматов впервые подумал: как держать себя на допросах? Из лётчиков нашего полка, сбитых над оккупированной территорией, домой никто не возвратился, их горькая наука осталась неизвестной. Надо бежать. Только бежать! Решил это и почувствовал, как сразу стало легче. Скоро мы приблизились к мотоциклу с коляской. Меня втиснули в коляску, офицер сел за руль, солдат пристроился за его спиной, и мотоцикл помчался по разбитой дороге. Тряска вызвала приступ боли в груди, снова ртом пошла кровь. Гитлеровцы не обратили на это никакого внимания.
 Три «кобры», о которых я уже было перестал думать, вдруг прошли на небольшой высоте. Мотоцикл остановился в тени. Наши истребители скрылись, и мы поехали дальше. А я с особой силой вдруг ощутил весь ужас своего положения: товарищи возвращались в полк без меня..!».
 Так Лавринёнков Владимир Дмитриевич впервые попал в плен на примиусской земле.
 На допросах Владимр Дмитриевич отвечал так: «Да, Лавринёнков, капитан, лётчик. Да, Герой Советского Союза. Всё. Больше ни слова. Грозите смертью? Не боюсь!».
 Долгие часы одиночества в подвале, затем снова допросы, лесть чередуется с угрозами. Враг всячески старался сломить волю пленного, заставить его забыть о Родине, стать предателем.
 Но не удалось. В сознании жила и крепла мысль о побеге. В Днепропетровске , куда перебросили Владимира, он встретился в фашистском застенке с человеком, ставшим ему близким дургом, - пленным лётчиком Виктором Карюкиным. Было решено при первом удачном случае бежать вместе…
 Что и случилось в поезде, который шёл на запад (в Германию), почти у самой границы. Воспользовавшись нерасторопностью и притуплённой ночной бдительностью немцев, они спрыгнули с поезда.
 К своим пробирались ночами. С опаской заходили в отдалённые избушки, чтобы попросить помощи. И находили её. Десятки людей, настоящих советских граждан встретились им на этом пути, и каждый помог чем мог: глечиком молока, ломтем хлеба…
 Уже на Днепре лётчикам удалось разыскать партизан. Их приняли в отряд имени Чапаева. В одной из схваток с врагами был смертельно ранен Виктор Карюкин…
 Стремительно рвались на запад части Советской Армии. И вот, наконец, сбылось то, о чём мечтал Владимир Лавринёнков: он нашёл штаб своей 8-й воздушной армии и явился к члену Военного совета, знакомому генералу. Как встретят его, пропадавшего столько без вести? Генерал, будто ничего особенного и не случилось, спокойно выслушал рассказ Лавринёнкова, крепко пожал ему руку, подошёл к сейфу, щёлкнул ключами.
 - Держи свои ордена, орёл! – сказал он, протягивая тяжеловатый свёрток. – Никуда не сдавал, знал, что вернётся, - пояснил он присутствовавшим в комнате офицерам и, вновь обратившись к Лавринёнкову, добавил: - Отдохни, сколько надо, и в полк.
 - А можно сразу? Какой тут отдых!
 Генерал одобрительно кивнул головой.
 Родной полк! Владимр вновь сел в кабину самолёта. Вновь стал водить группы истребителей на выполнение различных заданий. Владимир учил своих подчинённых искусству вертикального манёвра в бою. Счёт сбитых вражеских бомбардировщиков и истребителей непрерывно увеличивался…Инициатива, поиск - эти качества с особой силой проявились у Владимира Лавринёнкова на заключительном этапе войны. Став зрелым воздушным бойцом, умудрённый боевым опытом, он ни на минуту не прекращал поиска новых тактических приёмов борьбы, продолжая отрабатывать существующие приёмы, шлифовать их, доводить до совершенства и внедрять в практику лётчиков.
 Владимир Дмитриевич родился 17 мая 1919 г. в деревне Птахино ныне Починковского района Смоленской области в семье крестьянина. Окончил среднюю школу и ФЗУ. В армии - с 1940 г. Окончил военное авиационное училище в 1941 г. Участник ВОВ с июня 1941 г. К февралю 1943 г. совершил 322 боевых вылета. Участвовал в 78 воздушных боях. Сбил лично 16 и в группе 11 самолётов противника. Звание Героя Советского Союза присвоено 1 мая 1943 г. Награждён орденами и медалями. Свой боевой путь закончил в небе над Берлином в 1945 году.
 После войны командовал авиационной дивизией. В 1948 г. окончил Военную Академию им. М.В. Фрунзе, в 1954 – Военную Академию Генштаба. Служил в войсках ПВО. Генерал-полковник авиации (1971). С 1977 – начальник штаба – зам. начальника Гражданской Обороны УССР, с 1984 – военный консультант Киевского военного Училища ПВО.
 Бронзовый бюст благодарные потомки воздвигли в городе Починок Смоленской области.

Николай Терещенко,
с. Покровское

Записал Андрей Кравцов

Все статьи