зеленушка
Версия для слабовидящих
Слушать
«FM на Дону»
105.2 FM
Смотреть передачи
ТК ПРИМИУСЬЕ

Золотая песня Анны Монченко

Совсем недавно, в декабре, отметила свой День рождения Анна Корнеевна Монченко – одна из самых известных жительниц Матвеево-Курганского района, несколько десятилетий отдавшая песенному искусству Дона и Донбасса. Корреспонденты «Делового Миуса» встретились с певицей, которую называют «Вторая Зыкина» и взяли у нее интервью.

Отец и мать

– Родом я из Матвеева Кургана. И на улице этой уже 62 года живу, с тех пор, как замуж вышла. Происхожу из крестьянской семьи, где было семеро детей: два мальчика и пять девочек, а я из них – самая младшая. Четверо из семерых детей в моей семье воевали: два брата и две сестры. Я родилась в 1938 году, так что тоже, как и многие в нашем краю, являюсь ребенком войны…

Отец мой, Корней Анофриевич, человек был суровый и очень серьезный – матери частенько от него доставалось. И другим моим сестрам тоже – за меня. Меня он любил, всегда Нюсей звал… Наверное, именно от него мне такой боевой характер и передался – я тоже за себя и за то, что мне дорого, любого не побоюсь!

А тогда, в детстве моем, отец такую глупость допустил! У нас перед войной была бревенчатая хата на улице 1-й Пятилетки. И в оккупацию ее немцы на блиндажи и укрепления разобрали. И вот, когда погнали их уже второй раз отсюда в 1943 году, он и скажи маме: «А пойду-ка и я – хоть за нашу хату отомщу этим извергам!» Отец был в возрасте уже и хромой – его поэтому на фронт и не призвали. А тут сам собрался! Как мама не умоляла его остаться дома – он ее не послушал. Ушел. И уже в Красноармейске, на Донбассе, убили его. Пока не было войны – я периодически ездила к нему на могилку. А сейчас – сейчас уже и не съездишь…

А мама моя прожила восемьдесят три года. Передовой колхозницей была в колхозе «Октябрьской революции». Там, у Миуса, за железнодорожными путями, после войны был колхозный огород. А в нем работала поварихой тетя Груня. Варила «затирку» – это небольшие такие шарики из теста, из которых варят суп. И мы, детвора, вечно голодные все, бежали туда в обед со всей округи. А наши матери, чтобы нас накормить, отдавали нам эти свои порции, сваренные тетей Груней. А сами уж ели, что останется после нас. А то и вовсе ничего не ели.

Маму я любила безумно. И всегда ее на «Вы» называла, та «ты» – физически назвать не могла. Мне казалось, это неуважение к ней. И всю жизнь мне теперь моей мамы не хватает… Она была простой крестьянкой. Но ее материнское сердце слышало и чувствовало каждого из нас лучше, чем мы сами себя чувствовали и понимали.

Семейное счастье

Как я с мужем познакомилась? А на танцах и познакомилась, в центре. Лучше и красивее нас пары на танцплощадке не было тогда… Потом поженились, в 1959 году у нас родилась дочка. Муж мой умер, когда мне было 24 года. А ему 29. Мой муж был летчиком, окончил Симферопольское летное училище, работал в сельском хозяйстве. И однажды случилась аварийная посадка прямо на поле с кукурузой… Посадка была жесткой, и все, кто был в самолете, покалечились. Он у меня футбол любил. И незадолго до смерти купил телевизор. Вся улица в итоге к нам ходила – телевизор смотреть. Он перед работой и пошел с отцом посчитать очки, какая команда выиграла. А оттуда уж на работу должен был пойти.

Уже и вечер настал, я жду его с работы. А его все нет и нет. Дочка говорит: «Мама, а давай вместе ляжем спать, в одной комнате! Папка вернется – испугает нас!» Легли, а свет кругом оставили гореть. Дочка уснула, а мне не спится. И жутко… Я не утерпела, выскочила на улицу – и нашла  своего мужа лежащим в саду. Он, искалеченный, после аварии даже домой сам каким-то чудом дойти смог. А дома упал и умер. Все это пережить надо было! Тяжело стало, когда он ушел…

Свекровь нашего брака не хотела и меня ненавидела, хотя и жила в соседнем дворе. Она считала, что я, простая колхозница, не пара ее сыну-летчику. А свекор, майор запаса, напротив, меня любил. Но в их дворе я всю жизнь была работницей, тем более, замуж во второй раз после смерти мужа так и не вышла. И глину им месила, и три огорода – тридцать соток земли,– обрабатывала и за всех хозяйством ухаживала.

Еще как муж был жив – этот дом мы с ним вместе построили. А после мне уж самой все остальное пришлось делать. И за мужа, и за себя. У меня за всю жизнь даже нормальных сапог ни разу не было и платья хорошего – все, что зарабатывала, шло в семью. И даже ненавидевшую меня свекровь именно мне пришлось досматривать в ее старости: и кормила, и мыла ее, и обстирывала, когда она уж совсем слегла. Вспоминаю эти годы и до сих пор плачу…

Детство и юность

Там, где сейчас станция юных техников находится, раньше была моя родная «вторая» школа. Мария Ананьевна Молчанова – моя первая учительница. У меня на всю жизнь сохранилось к ней теплое отношение, как к родной матери. Лучше всяких подружек она мне была! Ни одного дня ее рождения я не пропускала.

После школы я в колхоз пошла. А на сцену я попала так. Там, где «Дом пионеров» в центре, всегда проходили отчетно-выборные собрания колхозов. Вот там и состоялось мое первое выступление на сцене. В валенках еще. С частушек начинали... Тогда все на частушках было: «Председатель блины пек, Бригадир подмазывал. Кладовщик муку таскал, Счетовод – не сказывал!» Как вспомню сейчас: Господи, как мы, самодеятельные певицы, одеты-то были – обшарпанные все, кто в чем! И все – нищие и голодные.

Но жили весело. И верили в нашу Победу. В свою страну. Верили в то, что будет у нас коммунизм. В лучшее будущее для детей…

Потом я окончила Ставропольское художественное училище по хоро-дирижерскому отделению. Хотеев Юрий Николаевич, царство ему небесное, был моим преподавателем. Он такой уникальный хор, помню, создал – на четыре голоса! Я такого не слышала и не видела больше нигде. У него много мы занимались. По 12 дней там жили каждые три месяца – и, когда приезжали, пением занимались чуть ли ни сутками.

Я и в Таганроге немного пожила и поработала какое-то время. На Таганрогском комбайновом заводе с Александрой Стрельченко и познакомилась, когда она приезжала туда еще начинающей певицей с концертом для рабочих комбайнового завода. Много раз там выступала и сама – защищала честь «Комбайнового».

Потом снова вернулась в Матвеев Курган. Петь для своего района и его жителей. Меня такой популярной уже тогда считали! А мне и одеваться-то порой было не во что на сцену! Как-то к нам в Курган с гастролями приехали какие-то артисты – я уж и не помню, кто. Шел 1973 год. И я им так понравилась, что их портной за ночь пошил мне концертное платье. Чтобы можно было достойно на сцену выходить. Николай Моринец, Юрий Ножко, Василий Заикин – с ними я тоже пела… А какие цветы мне тогда дарили! Цветы я больше всего любила! А сколько записок мне люди, наши простые жители, из зала писали с пожеланиями – я их все до сих пор храню! Я всё храню. И мне всё до сих пор очень дорого. Никогда мне не было страшно на сцену выходить. Я всегда смотрела на зрителей и чувствовала их поддержку. Так что сцена – это совсем не страшно…

На шахтах на Донбассе мы много выступали. Я, Оля Тимченко, Валечка Кувыкина покойная, Володя Пупков, Николай – его жена еще на складе, где цыплят выращивали, работала. Нас все шахтерские города знали – столько мы их с концертами объехали! Даже на Донецком телевидении выступали. И на Ростовском – тоже…

Вторая Зыкина

Ну и, конечно, пела я не только для простых людей. И для райкома пела, и для обкома партии пела – первый секретарь Иван Афанасьевич Бондаренко очень мое пение любил. Помню, когда собирались обкомовские работники и приезжали в район на «посиделки», они с собой и баяниста привозили. Даже не знаю, таганрогского или ростовского. А от нашего района, кроме немногих руководителей местной власти, только я и была. «Чтоб Анечка завтра была обязательно!» – это было особенное пожелание руководства области. И руководство района всегда его исполняло. Областные руководители первыми стали называть меня за голос и песни «Вторая Зыкина», «Наша Зыкина» – так что мне, в итоге, пришлось выучить весь репертуар Людмилы Зыкиной.

И Зыкина на всю жизнь стала моей любимой певицей. Это только теперь, в последние годы, я ее недолюбливаю. Когда узнала, сколько богатства певица Людмила Зыкина держала при себе и как она жила. Причем, я не позавидовала ее богатству. А возмутилась тому, как при всем имевшемся у Зыкиной великолепии жила ее сестра, простая колхозница. Как она в фуфаечке и сапогах резиновых всю жизнь проходила, бедненькая… Я тогда, как увидела это первый раз по телевизору, возмутилась: «Для какого же черта ты, Люда, все это богатство всю жизнь копила? Чего ж ты, все это имея в своих руках, сестричке своей хорошо пожить не помогла? Чего ж тратила все на молодых мужей?» Это показанное в телесюжете равнодушие к родной сестре меня от моей любимой певицы навсегда и отвернуло…

Были и награды за мое пение. Почетные грамоты и дипломы за участие в конкурсах, благодарственные письма и приветственные адреса. В 2004 году мне мои девочки из отдела культуры сделали творческий Юбилейный вечер «50 лет на сцене». Мне так приятно было! А любимая моя песня – «Я люблю тебя, Россия!»: «Я люблю тебя, Россия, Дорогая наша Русь. Нерастраченная сила, Неразгаданная грусть…»

Когда в 90-е годы «на колхозе» начали строить Никольский храм, и люди там стояли буквально по колено в грязи и в воде, – меня позвали туда. «Аня, приди! Будешь в хоре петь!»

Мама мне сказала тогда: «Не раздваивайся на два фронта – грех здоровый! Пошла в самодеятельность, стала артисткой – так пой там, а в церковь петь не ходи! А хочешь в церкви петь – из артисток выходи!» Так и пришлось выбирать… Сначала. А потом я еще и в церкви 15 лет пропела.

Добро с кулаками

Когда я еще работала в колхозе, там тогда выращивали хлопок. Но он в наших местах не вызревал – его приходилось складывать в ангарах, чтобы он «доходил» и там постоянно ворошить. Адская это была работа – на хлопке…

А после меня пригласил на работу в АТП Габеев. АТП тогда еще только организовывалось, я там диспетчером была... А после АТП – в Межколхозстрой меня Спасенный, главный механик, пригласил. Где я тоже стала диспетчером.

Что делает диспетчер? Выписывает путевки, оформляет наряды на работу, считает зарплату. А зарплата тогда, как и сейчас, тоже была не слишком большой. Вот мы с Аней Богомаз, она в кассе работала, всегда и старались поддержать семейных работников, у кого по двое-трое детей было. Выписывали им квиточки, по которым они хоть уголь могли получить. А когда зарплату начисляли, всегда старались побольше насчитать. Даже алкаш какой-то лежит под трактором, спит – проводим его вместе с завгаром, как осуществляющего ремонт. У него ж дети дома!

Ну не могла я иначе – по себе знала, что это такое – дома каждую копейку считать. За эти перерасходы и начисления слишком высокой зарплаты меня первое время постоянно лишали премии: и квартальной, и годовой. И в Красном уголке при всех стыдили и ругали всячески. Пока мне все это не надоело. Сижу и думаю: «Я для райкома партии пою – сколько можно молчать? Я что – себе эти людские деньги присваиваю? Я же все, до копейки, людям раздаю, чтоб каждому лучше было! За что же меня тогда наказывают и при всех ругают? Вот возьму – и пожалуюсь». Пошла в райком и рассказала Николаю Васильевичу Тарасову про всю эту комедию. Он и спрашивает: «А сколько же тебя уже премии лишают?» Я: «Да уже второй год пошел, как лишают – хоть другую работу ищи». Вскорости после этого прислали к нам в «Межколхозстрой» из райкома проверку. Которая постановила: «Монченко вернуть всю невыплаченную ей за весь период зарплату, квартальные и премиальные». А от себя Тарасов добавил: «И чтоб я больше всех этих жалоб я не слышал – знаете, для кого эта Монченко в обкоме поет?» Вот после этого начальство «Межколхозстроя» передо мной и начало извиняться. А я и говорю: «Вы меня ругали в Красном уголке перед всеми, перед всеми там уволить грозились – так вот в Красном уголке перед всеми и извиняйтесь».

За мать и за отца

Вы не представляете, сколько подобных этому случаев было в моей жизни! И сколько на меня всякого люди наговаривали из зависти, что я знакома была с начальством из обкома и райкома партии! Сколько нервов мне попортили, сколько разных жалоб на меня настрочили и накляузничали… Но и я терпела недолго. Перед каждым могла себя защитить, про кого узнавала, что он меня, мою дочку или моих внуков обидел и оскорбил. Меня же некому защищать было, так что я сама в семье – и за жену, и за мужа, и за мать, и за отца.

Есть женщина одна – мы и сейчас с ней дружим. Так наша дружба началась с того, что я однажды ей все бухгалтерские счеты на голове разбила и надавала тумаков. За то, что она ляпнула другим работницам про меня неправду. Я как услышала это – так ей дала, что весь коллектив сбежался нас разнимать. Мне потом директор говорит: «Ну, написали бы докладную на нее, раз она Вас так оскорбила! Бить-то зачем?» Я отвечаю: «И куда мне с этой докладной – вытереться об нее? Вы же меня сами и научили – плевать всем, что я там бумажках пишу. А вот получила сегодня эта женщина от меня нагоняй – и больше никогда уже ничего плохого нигде и не про кого она не скажет. Сто раз подумает». Троих шоферов после я поколотила и в гараже – и все в коллективе зареклись меня обижать.

Так и внуков своих всегда защищала. Сережка, внучок мой, помню, возвращается как-то домой и плачет. Я: «Кто тебя обидел?» Он фамилию старшего мальчишки называет, по соседству жил. Выясняю, что сделал этот мальчишка. Оказалось, он фуражку внуку на глаза надвинул и в пах ударил. А потом смеяться стал вместе с остальными…

Я выхожу на улицу. Пацаны стоят стайкой  неподалеку. Подхожу к этому, обидчику. И – молча – надвигаю ему на голову фуражку и дважды бью рукой в пах. По тому самому месту, куда он моего внука стукнул. Снимаю с него фуражку и по морде тоже две оплеухи – хрясь! А после говорю: «Еще раз тронешь моего внука, хотя бы подойдешь к нему – я тебе вообще не знаю что, сделаю! Сопли сначала вытри, гаденыш, маленьких обижать!»

Вот вы удивляетесь, а тогда не то, что разбирательств никаких не было – и сам этот мальчик, и родители его к нам домой приходили – извинялись: «Больше такого не повторится!» И, действительно, не повторилось.

Всю жизнь была я неугомонной. Всегда старалась для людей, и петь, и жить. И чем могла, им помогать. То газ им помогала «выбивать», то зарплаты в большую сторону пересчитывать, то дороги прокладывать. Много еще, чего, делала. И всегда, любому, в глаза честно говорила все, что о нем думаю. Меня и любили за это, и ненавидели. Но мне за себя не совестно – я никого никогда не предала и в спину не ударила. И жизнь свою, считаю, прожила красиво и достойно. Может, за это Бог и дал до стольки годов дожить?

Елена Мотыжева

Все новости

Комментарии пользователей

ОтменитьДобавить комментарий

Ваше имя:
Комментарий: