Уроки Миусского бунта

Весной-летом 1820 года у нас на Миусе вспыхнуло одно из крупнейших на Юге России крестьянских восстаний.

 Причин у этого восстания было много, но основных – две. Первая – стремление государства закрепостить еще и население не так давно присоединённых к империи южных областей, отобрав у него последние вольности. Вторая – невозможность принятия бывшими переселенцами из Запорожья, Харьковщины и Черниговщины, считавших себя «вольными казаками», факта превращения себя в крепостных крестьян. Особенно на фоне подъема патриотизма после победы в Отечественной войне 1812 года, когда большинство людей, считавших себя казаками, справедливо ожидало не ухудшения, а улучшения своей участи.

 На фоне повсеместных разговоров о незаконности крепостничества и слухах о скорой его отмене, в Приазовье, как пожар, распространялись еще и слухи о возможном массовом переводе бывших черниговских, харьковских и запорожских переселенцев-казаков из крестьянского обратно в «вольное» казачье сословие. Эти слухи подкреплялись ходившими в народе сотнями переписанных за взятку мелкими чиновниками копий с правительственных бумаг, в которых шла речь об ограничении императором жестокого обращения помещиков с крестьянами.

 Однако крепостничество только усилилось: в 1818-1820 годах дотоле двух- и трехдневная барщина для всех, кого записали в крестьяне, была заменена на четырех- и даже шестидневную, когда работать на своей земле стало уже просто некогда. Отменили даже традиционно «небарщинные» дни православных праздников: в них крепостных стало можно отправлять с поручениями на дальние хутора и зимовники. Плюс к работе на барина разрешили привлекать уже с 12 лет. Плюс в очередной раз увеличилась «дорожная повинность» – обязанность крестьян за свой счет и своими силами строить государственные дороги. Последней каплей стало то, что в нарушение того самого вышедшего в 1819 году повеления императора, запрещавшего помещикам самовольно наказывать крестьян, помещики Приазовья не только продолжили чинить жестокую физическую расправу над крепостными, но и усилили ее. Все это начало вызывать огромное недовольство среди простого населения Миусского округа. Ситуацию еще больше «подогрели» местные власти, сначала попытавшись разубедить бывших казаков, что никто им никакой личностной свободы давать не собирается, а потом начав массовые аресты и издевательства, когда людей не только до пороли до тех пор, пока не лопалась кожа, но и по месяцу пытали голодом и холодом, а после ссылали на каторгу.

 Результатом невнимания властей к идеям, витавшим в головах большинства населения, стало то, что жители села Мартыновка (ныне – Куйбышево) в апреле 1820 года сами объявили себя вольными и «завели себе порядок, избрав от себя голову, выборного, десятника и казначея» - все, как у них было в казачьем войске. К восставшей слободе присоединились «крестьяне» из других миусских сел и слобод, вооруженные косами, рогатинами, цепами и ружьями. На усмирение восставших был послан лейб-гвардии Атаманский казачий полк. Который люди, считавшие себя казаками, но записанные крестьянами, разбили наголову, отбросив за Миус.

 После чего Правительство Российской империи отрядило на подавление миусского восстания сразу шесть пехотных полков регулярной армии общей численностью в 15 тысяч человек, добавив к ним два эскадрона кавалеристов (еще человек пятьсот) и вооружив посланцев шестью пушками. Эти пушки и решили судьбу Миусского бунта... Восставшие смогли отбить атаку пехоты и кавалерии, в три раза превосходящей их по численности. И даже – воистину, они были казаками! – попытались контратаковать. Но, когда их в упор начали расстреливать картечью и ядрами из пушек, их сопротивление было сломлено: вооруженные лишь сельскохозяйственными орудиями труда люди ничего не могли противопоставить применяемой против них артиллерии… О количестве жертв этой кровавой бойни 11 июня 1820 года не сохранилось никаких сведений, но их точно было не менее тысячи человек, потому что живыми в Мартыновке было захвачено четыре тысячи, а всего восставших было от пяти до шести тысяч человек...

 Всех захваченных в слободе вывели в поле, потребовав принести покаяние и поклясться в покорности. Однако из четырех тысяч захваченных просить у государства прощения согласились только восемь человек! Что уже само по себе лишний раз доказывает, что эти люди, вопреки всем государственным бумагам, считали себя кем угодно, только не крепостными крестьянами… Все они, эти четыре тысячи, были до полусмерти пороты в этом же поле плетьми, невзирая на полученные ими ранее раны. После чего сотни из тех, кто смог пережить эту экзекуцию, были сосланы на пожизненную каторгу в Сибирь…

 Любимец императора Александра Благословенного, граф Александр Чернышев, занимавшийся подавлением восстания миусских «крестьян», позже написал в своем рапорте в Санкт-Петербург: «Дух неповиновения помещикам и местной власти со стороны крестьян обнаружился в весьма сильной степени. Недоверчивость к Войсковому правительству сделалась для них общею». Все это действительно было так. Но ведь виновны в случившемся были вовсе не «крестьяне», всего лишь взявшие то, что они считали своим по праву. А те, кто, занимая высшие должности, был напрочь лишён талантов государственного управления, – сначала из собственной жадности навязав ярмо крепостничества потомственным воинам и свободолюбцам, а потом спустив жизни этих бесценных людей, которые могли бы принести России столько пользы, будь они оценены по достоинству, под картечь пушек и плети сибирской каторги…

Елена Мотыжева

Все статьи