Всюду: в кустах, в зарослях бурьяна, в овражках, на берегу – человеческие кости…

 В апреле нынешнего года в нашей газете был опубликован очерк кандидата исторических наук, научного сотрудника ЮНЦ РАН Валерия Медведева «Забытая трагедия у посёлка Надежда», рассказывающий о подвиге павшей при штурме Миус-фронта в 1943 году на миусских берегах 300-й стрелковой дивизии.

Прорыв Миус-фронта потребовал тысячи жертв

 

После выхода материала в редакцию обратился бывший житель поселка Надежда Герман Филиппович Кондрашов, бывший очевидцем событий, произошедших сразу после войны и рассказавший о своих детских воспоминаниях: огромном количестве оружия и человеческих костей, рассеянных по берегам нашей родной реки…

 – В поселок Надежда Матвеево-Курганского района мы приехали жить из Ростова в 1946 году. Тогда это было «Подсобное воинское хозяйство №5», в 1948 году сменившее название на «Птицесовхоз №5». Я тогда был совсем еще мальчишкой, и вместе с другими ребятами облазил и обошел все эти места на Миусе, так что все до сих пор помню прекрасно… Нам было по 12-14 лет, а прилегающие к реке поля, даром, что после войны прошло уже несколько лет, еще так и не распахивались. Они были все буквально усеяны осколками и оружием: мы находили там и винтовки, и автоматы, и ракетницы, и другой боезапас. Причем все найденное точно принадлежало частям Красной Армии, а не немцам: мы сдавали найденное в пункт приема металла в Алексеевке, и у советского боезапаса всегда было много медных вещей, которые и принимали, как ценную медь… А у фашистов медь использовалась гораздо реже, чаще – омедненные вещи.

 Кроме боезапаса, мы находили во всей этой низине, буквально повсюду: в кустах, в зарослях бурьяна, в овражках, на берегу – человеческие черепа и кости, едва прикрытые истлевшей одеждой… То ли обстановка была такая сложная, что их некогда было собирать и хоронить, то ли просто некому уже было хоронить.

 Наверху же, как раз на возвышенностях у Надежды, стояли четыре колпака немецких дотов, которые ужасно интересовали нас, мальчишек, тем, что находилось внутри. Первый заилило грунтом настолько, что мы не смогли пролезть в него. Тогда мы зашвырнули внутрь сквозь щель две противотанковые гранаты, найденные на берегах Миуса. Взрывная волна буквально приподняла дот над землей, и мы смогли-таки попасть внутрь. Но там ничего особенного не оказалось, точно так же, как и в двух других. А вот в последнем, четвертом, мы нашли прикрученный пулемет, правда, уже нерабочий. Толщина металла, ребристого изнутри, в этих дотах достигала 12 сантиметров, в отдушины и амбразуры закрывались изнутри такими же толстыми металлическими языками. После колпаки этих дотов под руководством бывшего артиллериста Якова Михайловича корчевали при помощи тракторов, и, перевернув вверх ногами, волокли на переплавку…

 Вообще даже не представляю, как наши солдаты форсировали Миус в этом месте. Ведь со стороны Большой Кирсановки он вообще неприступен – там очень глубокое русло и очень обрывистые берега, а после сразу начинаются высоты сопок. А вот со стороны Надежды есть места, где переправиться легко… Именно там мы, когда купались, и обнаружили два скелета наших солдат… При них были алюминиевые расческа и ложка. Именно после этого мы (я уже работал тогда) и заказали на могилу наших воинов тот самый памятник, который теперь установлен в поселке Надежда.

 Тогда ведь вообще было немного другое отношение ко всему случившемуся. Практически везде, в любом селе и на любом производстве, работали бывшие фронтовики. К 60-м, когда уже хоть как-то восстановилось разрушенное хозяйство, их стараниями в стране начались перезахоронения погибших воинов, установка памятников. Бывало так – женщина пришла на перезахоронение в поселке Надежда, там расплакалась и говорит: «А я в Бышлерово тоже двоих в войну захоронила на краю хутора!» Ей говорят: «Покажешь – вези!» Едут туда, долго ищут вместе ставшее за десятилетия неприметным захоронение, несколько раз ошибаются местом, но находят, в конце концов. И – тоже перезахоранивают в братское захоронение, над которым устанавливают памятник…

 Сейчас ситуация с этим стала одновременно и легче, и сложнее. Легче в том, что государство взяло на себя очень многое в политике сохранения памяти о той войне. А тяжелее в том что многие люди стали холодны к прошлому своей страны. Хотя мы, пока живем, обязаны увековечивать память о тех, кто сражался за нас.

 У меня есть два больших желания. Первое – поставить у памятника в Надежде большую плиту в память подвига 300-й стрелковой дивизии. Если б в нашей местности продавался бы красный порфир и у меня были бы деньги, я бы сам купил для всех воинов этой 300-й дивизии плиту из красного – императорского – порфира! Они заслужили, честное слово! Я помню, сколько и чего находил на миусских берегах…

 Мы, когда были молодыми, если б знали, какая именно дивизия сложила головы в нашем поселке, сами установили бы ей памятную плиту и увековечили бы ее имя. Но тогда мы не знали, кто именно сражался и сложил головы в местах нашего детства! Да и не было у нас таких возможностей – договариваться об установке даже того памятника, что стоит в Надежде сейчас, нам пришлось через знакомых в Москве. Потому поставили от нас, молодых, мемориал такой, какой смогли. А хотелось бы – конкретно, с названием части и именами тех, кто остался в нашей земле! Они это заслужили.

 К сожалению, я уже очень стар, мне 85 лет, и сам уже ничего не смогу. Нет в живых и моих товарищей детства. Потому ищу единомышленников – тех, кто возьмется за воплощение этой моей инициативы…

 Есть у меня и еще одно желание ребенка войны. Бывали часто в молодости со мной такие случаи: еду, например, в Петровку, зерно принимать во время уборочной, а там в то время жил Иван Федотович Сноп, с которым я и стал разговаривать во время перекура. И он, услышав от меня фамилию нового совхозного сторожа – «Столяров» – тут же спросил: «А Столяров – это не тот ли, с которым мы вместе Саур-могилу по трупам брали? Наверняка он! Надо с ним обязательно встретиться!» И так везде, куда не поеду – все друг с другом когда-то встречались на фронте, вместе в одном госпитале лежали, вместе ходили в атаку…

 Я помню в нашем селе множество фронтовиков из Надежды, Алексеевки и хутора Степанова, которые сегодня лежат на кладбище в Алексеевке – в Надежде и Степанове не дали сделать свое кладбище. И у многих из них не осталось никого из родни, кто ухаживал бы за их могилами, так же, как и за могилами в других селах и хуторах, разбросанных по всему Примиусью. Потому могилы этих героев-фронтовиков зарастают бурьяном и кустарником. Хотя наши школьники могли бы ухаживать за ними, хотя бы для того, чтобы уметь помнить и уважать подвиг своих предков! Могли бы сохранить их память от небытия…

 Или те люди, которые имеют финансовую возможность – могли бы помочь установить на этих врастающих в землю могилах хотя бы недорогие цинковые надгробья… Ведь там лежат те, кто отстоял и их жизни! И да – мне не жаль было бы отдать ради всех этих павших уже в мирной жизни и часть из своей небольшой пенсии… Лишь бы нашлись те, кто взялся помнить. Мне всегда так обидно смотреть на Европу – там кладбища содержатся в таком порядке, что не к чему придраться. Да и установленные из порфира и гранита на народные пожертвования памятники отдельным воинским соединениям – не редкость. А разве мы хуже Европы?

Елена Мотыжева

Все статьи