Судьбы её витое полотно

 А всё-таки, какая она большая – пропасть между нашим пониманием жизни в молодости и в преклонном возрасте! И сколько нужно пройти и пережить удач и неудач, потерь и приобретений, чтобы понять и себя и других!

Откроешь семейный альбом, и нахлынут воспоминания, так греющие сердце долгими зимними вечерами, что теряешь себя во времени... На память о моей крёстной – Лидии Егоровне Рейзвых, в моём альбоме осталось одно фото: она смотрит с него взглядом простой доброй женщины, много пережившей, но не сломленной. Жаль, что на фото не видно её натруженных рук, потому что именно они запомнились мне своим последним прикосновением. Прожила тётя Лида бессемейной и умирала от тяжёлой болезни под присмотром родственников, навещавших её по очереди, днём и ночью.

 Так случилось, что в её последнюю ночь рядом с нею была я. Просьбы больной принести холодной водички из деревенского колодца я воспринимала с некоторым раздражением, но, дрожа со страха, всё же побежала вдоль тёмной улицы с ведром... Оставила она этот мир на рассвете: тихо и не открывая глаз, словно не желая больше оглядываться на свою горькую судьбу и надеясь на лучшее там, на небесах.

 Моя крёстная была старшей из четырёх сестёр: Розалия, Ольга, Мария – все были счастливы в браке, имели детей, внуков, а она как будто взяла на себя все предназначенные им невзгоды и, одну за другой, с надрывом, вытягивала их на себе.

 В семье немецких переселенцев она первой вышла замуж, но началась война, и их из тёплого уютного Таганрога эвакуировали в далёкое алтайское село. Мужа она проводила раньше – уже пакуя свои чемоданы, собрала ему наскоро котомку под присмотром конвоиров: никто не объяснил им за что, куда и надолго ли. Ни весточки, ни каких сведений о нём они больше не получили.

 На новом месте жительства вновь прибывших расселяли так: семьи с детьми – квартировать по домам местных жителей, бездетные – ройте землянки и готовьтесь к зиме. Старики – родители мужа – были помощниками тёте Лиде в этом новом для них деле, а на работу в колхоз она ходила сама. С наступлением холодов свекровь отдавала невестке всё тёплое с себя, укутывалась одеялом, пока та была на работах. Все в их маленькой дружной семейке ждали появления первенца.

 Снег в тот год выпал рано, не успели убрать подсолнечник. Утопая в снегу, женщины ходили по полю, срезая в мешок шляпки и вынося их на край, к саням. Возница увозил их к колхозному амбару, где вторая женская бригада колотушками околачивала на холстину семена. Менялись: день – в поле, день – в амбаре. От зари до заката успевали устать и промёрзнуть так, что дома засыпали в обнимку с печкой. Осилили, принялись за последнюю в уходящем году работу: всё собранное с полей нужно было в амбаре для учёта перевесить – в одном бурте набрать зерно в мешок, отнести к весам, взвесить и высыпать в другом месте. Для женщины на позднем сроке беременности один день такой работы стал роковым: ночью в своей землянке начались преждевременные роды и, уже впадая в забытьё, тётя Лида навсегда сохранила в памяти то, как свекровь пеленала в холстинку синюшное тельце её мёртвой дочери и укладывала его в картонный коробок. Две недели роженица была на грани жизни и смерти. Свёкор ловил силками птиц и зайцев, свекровь варила бульон и отпаивала невестку, приговаривая: «Вот вернётся Михаил – хоть кого-то я должна для него спасти!»

 Дальше жила по инерции, лишь бы руки были заняты делом. А в груди комком давило пережитое. Весной её с партией молодых женщин отправили на лесозаготовки. Такая же изнурительная работа, на которой она продержалась до осени. Ослабевших доходяг перевели в совхоз на уборку овощей. Им разрешалось взять с собой в барак немного подмёрзшего картофеля: его они пекли в печке и проглатывали, не давая остыть. Остался в памяти случай, когда им по завершении уборки отдали последнюю телегу с таким картофелем и возница доставил её к самому бараку. За колючкой, в соседнем бараке жили пленные румыны. У них как раз закончилась вечерняя поверка и многие подошли поближе, посмотреть на «изобилие еды» у женщин. Глаза голодные, молящие. Тётя Лида, несмотря на недовольные окрики подруг, отделила от своей пайки несколько картошин «врагам».

 Поправить надорванный организм ей так и не удалось. Отпустили домой: доедешь – твое счастье, а нам здесь своей смертью отчётность не порти. Выдали пять сухарей и билет на поезд до Барнаула. Пока сидела на холодном полустанке в ожидании нужного состава, случилось то, что круто изменило и наполнило смыслом всю её оставшуюся жизнь. Пассажиры то накапливались, то отъезжали с очередным поездом – всё, как обычно. Но крёстная приметила: одна женщина с девочкой лет трёх как будто никуда не торопятся, что-то важное решают для себя, оглядывая находящихся в зале людей. Неожиданно женщина подошла к ней и попросила присмотреть за ребёнком, пока она отлучится купить продуктов на дорогу.

 «Мой поезд через час, успеете?» – спросила тётя Лида незнакомку.

 «Конечно!» – утвердительно ответила женщина. И добавила: «Я вижу, вы добрый человек, мою дочку зовут Женей, она ещё плохо говорит».

 Смысл последних слов крёстная поняла, когда к отходу поезда женщина не вернулась. Оставить ребёнка было не с кем – все пассажиры вышли на перрон. Да и нарушать безмятежный сон спящего у неё на руках невинного существа не было желания: всё и так было ясно, мать оставила свою дочь…

 Из последних сил добралась она с ребёнком в своё село, к порогу землянки, и упала без чувств. Голодный обморок был такой глубокий, что сбежавшиеся соседи приняли её за умершую, одели в чистое, положили на лавку. Четыре дня ждали, пока плотник освободится от колхозной работы и сделает гроб. А тут, на счастье, из района медик наведался, пригласили освидетельствовать смерть. Каким Божьим чудом было то, что фельдшер приложила к губам «покойницы» зеркальце, и удивлённо воскликнула: «Да она живая!»

 Возвращение к жизни для тёти Лиды было обнадёживающим: малышка не отходила от неё и называла мамой, старики подбадривали тем, что вырастили хороший урожай картошки – значит, зима не будет голодной. Так, потихоньку, все и наладилось: три взрослых человека вдохновлял на ежедневный труд звонкий детский смех. А когда живёшь для такой радости, то не замечаешь нищеты, недосыпа и усталости.

 Однако время брало своё: когда после смерти Сталина переселенцам разрешили вернуться на места прежнего проживания, старики ушли на сельский погост. Вместе с семьями сестёр тётя Лида переехала в деревеньку под Таганрогом, где купила маленький домик. Работала в колхозе рядовой колхозницей, вышла на пенсию с суммой в 12 рублей. Но никогда не жаловалась на трудности. С её бесхитростной и чистой душой, она не смогла не рассказать приёмной дочери историю её появления в семье. И Жене вдруг очень захотелось побывать на родине. Известие о её гибели в Барнауле от ножа какого-то пьяного урки стало для моей крёстной страшным ударом. Она вдруг сразу как-то сникла и стала угасать – было ощущение, что она просто устала жить и бороться…

 История её жизни – не самая трагичная среди женских судеб того времени: согласно Писанию, Господь каждому дает ношу по силам. Но пусть в памяти потомков живёт обо всех наших предках светлая память, а на небесах согревает их души любовь Всевышнего!

Лидия Негрова

Все статьи