ПРОЗРЕНИЕ

 Окончание рассказа Федора Трофимовича Германа, посвященного подвигу материнства.

 Здесь, возле речки, дышится легче. Душа отдыхает. Незаметно отступает усталость. Такое очарование вдруг нахлынет: ещё только чуток стемнеет, а соловей уже готовит свою концертную программу. Сперва несмело проведёт смычком, глуховато так, едва слышно доносится звук, должно быть, ему тоже перед концертом нужно распеться. А потом, вдруг спохватившись, являет всю мощь своего гения. Трели, щёлканье, переливы, мелкая дробь, гортанный всплеск – не сосчитать переходов и коленцев. Птахи той, не на что глянуть, спрячется, даже не видать между листьями, а слышно и на другом конце хутора. Тут же из округи доносится хрипение камышанки. Прохрипит и точно железом по стеклу протянет. Уж музыка так музыка. Скажи, пожалуйста, а ведь не раздражает. Вот так бы, забывшись, слушала и слушала. А чуть стемнеет, включаются в самодеятельный оркестр лягушки. Вот это хор! Готовы заглушить всех. Потом мелкие совы сплюшки, а с ними – и филин подают ночным обитателям свои голоса. Летняя ночь неповторима очарованием. Даже в дом не хочется возвращаться. Иногда заглянет к ней соседний собачка Букет. Подойдёт, лениво вильнёт хвостом, обнюхает всё вокруг и уходит. Порядок проверяет. Порфиревна и с ним заговорит. «Ну что, участковый инспектор, у меня порядок?» Снова вильнёт хвостом и нет его.

 Выйдет на улицу перед домом – тоже воспоминания. Вон там, где сейчас примостился куст шиповника, его напугала какая-то глупая собачка из крутившейся неподалеку своры. Как раз было время собачьих свадеб, он увидел их – и бежать во двор. Должно быть сучёнка в его сторону тявкнула, вот «ухажёр» и ринулся отгонять малыша. Хорошо, что рядом была. Она постоянно рядышком с ним. Прогнала, А то бы покусал. «Нельзя убегать, иди неспешно. Может быть, даже и заговори с ним. Домашние собаки голос человека понимают, – учила она, – редко какая не остановится.» Учит ли он так же своих детей?

 Хорошо, что нынешнее поколение не отстраняется от пережитого старшими. Их дедами и прадедами. Это правильно. Кто в прошлое бросит камень, того будущее покарает, гласит человеческая мудрость. Да и как это забыть: считай, в каждом доме в самом почётном месте на стене висит увеличенный портрет бойца в красноармейской форме, не вернувшегося с фронта. Сельские школы, как и годы раньше, готовят праздничные концерты художественной самодеятельности к Дню Красной Армии. Приглашают на них местных жителей. Подготовка к празднику дисциплинирует детвору. Фрося смеётся: её Юрок так волнуется, уходит из дома к Миусу и возле камышей, не стесняясь никого, во весь голос читает заучиваемое на память стихотворение. Тоже будет выступать на школьном концерте. А что, может и впрямь когда-нибудь станет артистом. Десятки поколений его предшественников горбатились, землю пахали и согревали в душе надежду, что кто-нибудь из потомков в будущем прославит их род. Земля русская богата талантами.

 За день до праздника Фрося предупредила: «Поедете вместе с нами в Дом культуры. Хватит сиднем сидеть взаперти! На людей посмотрите. Проедем по селу, посмотрите, как изменилось всё вокруг. Новые мастерские построили в колхозе. Новая молочная ферма. Сепараторный цех – не узнаете наш колхоз! Время не стоит на месте».

 – Да мне и надеть-то нечего, чтоб на люди идти, – заволновалась Порфирьевна.

 – Не скромничайте, всё у вас есть. Сейчас вместе подготовимся к выходу в свет.

 Выезд «в свет» произвёл неизгладимое впечатление. Дома колхозников, чистые, асфальтированные улицы, громадный Дом культуры, выступления самодеятельных артистов – всё понравилось. А когда услышала в исполнении Юрика знакомое стихотворение, посвящённое матери, не сдержалась: заплакала. Многие находившиеся в зале пожилые женщины, прошедшие через ад войны, принялись прикладывать к глазам носовые платочки.

Все дни в неизменных
тревогах и горе
Тебе суждено провести: дочерей
Растишь ты для рабства.
Затем будешь вскоре
Заочно своих отпевать сыновей.
Взгляни – на погостах
одни только жены.
Мужчины почти все вдали полегли.
В сиянье, с грудным на руках,
как с иконы
Восходишь, святыня
славянской земли.

 Так проникновенно звенел детский голосок, что среди слушателей в зале не осталось безразличных. Даже мужики, бывшие фронтовики, зашмыгали носами. Вспомнили пережитое, то время, когда все были дружными и сердечными. Интересно, было ли хоть одно поколение славян, прожившего без бед и потрясений. Кажись, только что прогнали немца, как тут же откуда-то взялись претензии у англичан и американцев. Опять появилась угроза новых испытаний, теперь уже с атомной бомбой.

 Вместе с другими наплакалась и она. И так легко стало на душе после концерта, как будто весь этот час с нею рядом были её Филипп и маленький Валёчек. На какое-то мгновение она снова почувствовала себя молодой и счастливой.

***

 Перед Благовещеньем слегла. Незадолго до этого ей стало трудно ходить. Словно свинцом наливались ноги. Сосед нашёл где-то в лесополосе сушняк и соорудил ей посох. Лёгонький, удобный. В руке лежит, точно влитой. Но попользовалась она им недолго. Стала быстро угасать. Вначале на порожек выходила подышать, полюбоваться природой, просыпающейся после зимних холодов. А потом и вовсе перестала покидать комнату. Чуток постоит у окна – и в кровать.

 За день до ухода Порфирьевна наказала соседке пригласить к ней всех хуторских старушек. Вскоре все уже были в её доме:

 – Видела я себя, подруженьки, уже в другом царстве, –произнесла она тихо, – значит Бог не сегодня-завтра приберёт меня. Хочу поблагодарить вас за сочувствие и добру ласку. Попросить прощения, если, ненароком, кого обидела. Когда случится, проститесь со мной по православному. Такая участь никого не минет. А пока вы здесь, я там буду за вас Бога молить. Только вот мой вам наказ и просьба, сделайте перед отпеванием всё, что полагается по православному обычаю. Родственников у меня не осталось. Где-то сынок, невестка, внуки – прогневила, видать, я Бога. По-хорошему, их это забота. Уж не побрезгуйте старухой!

 Перед смертью душа освобождается от всего земного. Все это знают… На тот свет мы уходим чистыми. Такова воля Всевышнего… Чтобы мы уходили чистыми. Наше ослабевшее и обессилевшее тело уже не в состоянии донести нас до нужного места. Оно находит последние крохи сил и воли только для завершающего действия, оставить здесь, на смертном одре уходящего в мир божий то, что давало силы – остаток жизни. Там они уже не будут нужны. Перед Божьим судом мы предстаём очищенными. Так поступает судьба со всеми; и могущественными, и слабыми. И беззащитными, как я. Так и следует воспринимать происходящее. Вы тоже пройдёте через это очищение, каждый в своё время. Мы уходим все равными, чистыми и освобождёнными от ненужного. Так являет судьба нас и сюда, в жизнь. В мир, полный страданий, скверны и порока.

 Ушла она тихо, незаметно. Так же, как и жила, не привлекая к себе внимания и не обременяя никого. Соседка утром обнаружила. Проститься и проводить в последний путь пришли несколько старушек, да самые сердобольные молодайки. Валентина не было. Возможно, ему никто и не сообщал. Чего уж там: живую видеть не торопился, не помогал, не считал ей чем-либо обязанным. Не показывался, когда она ждала его. Конечно, его посещение скрасило бы старушке одиночество, а то может быть даже и продлило время пребывания на белом свете. Теперь-то к чему его звать? Разве, чтоб повинился перед матерью. Так ведь она его не услышит. А соседкам его исповедь ни к чему.

 По православному обычаю при прощании полагается говорить об усопшем только хорошее. Стоят все перед покойницей и молчат. И сказать-то нечего. «Какой хорошей была, – первой подала голос соседка Ольга Ковалёва, – о чём ни попросишь, всегда откликнется. Моя детвора вся росла под её приглядом. Такая безотказная. До чего ж душевная была.» И снова молчание. «А что о ней можно ещё вспомнить, – самая старшая из хуторянок Нестеровна тоже решилась подать голос. – Всегда улыбнётся, всегда порадуется твоему благополучию, расспросит о детках, о здоровье. Никогда не слыхала, чтоб она в чей-то адрес сказала плохое слово. Словно святая».

 – А ведь и впрямь, бабоньки, точно: словно святая! Сколько бед пережила – всё на наших глазах. Проплакала, сердечная, годы. Наверное же, жалобы, просьбы, мольбы посылала Пресвятой Богородице, чтоб опомнился её сыночек, чтоб хотя бы на минутку показался. А что получила, бедная в ответ? Чёрствость и отчуждение. Бог ему судья… Мы тут все матери, знаем, что это такое… И ни слова жалобы, ни слова хулы. Именно такими православные и должны быть, именно таких и причисляют к лику святых. «А что, девчата, если похлопотать? Может, получится?» Вот только, вопрос, куда и перед кем, остался без ответа. В ближайшей округе не осталось ни одного храма. Все церкви вокруг порушены. Посудачили, повздыхали и разошлись.

Нет, не умру я, я стану землёй.
Стану цветами,
корнями берёзы.
Не плачьте, прощаясь,
друзья, надо мной:
Долгие проводы –
лишние слёзы…

***

 И вот, спустя долгие годы вспомнил эту почти уже забытую историю. По правде, никогда её и не забывал. Разве что, сиюминутные заботы на какое-то время отодвигали мысли о ней на потом. По заданию областной газеты снова приехал в район. Вместе с тогдашним руководителем сельской молодёжи побывали в намеченных хозяйствах. А вечером, проезжая мимо знакомого мне села, рассказал ему о Порфирьевне и ее сыне. «Так мы будем мимо его дома проезжать. Давай заглянем», – предложил он. – «Да, удобно ли: время вечернее». – «Удобно. Не обидится. Заодно познакомишься. Сам говоришь, не можешь забыть». – «Это правда. Посмотреть бы ему в глаза!»

 На удивление, Валентин встретил нас буднично. Правда, пройти дальше прихожей не предложил. Это нас не смутило: гости незваные, возможно, отвлекли от дела. Да и вопрос был, судя по всему, для него праздный. «Так она мне не родная», – безразлично, без тени эмоций произнёс он. Мы кинулись убеждать его в несправедливости такого отношения. «Вы ожидаете от меня уважения, сочувствия или жалости к ней? Ну нет у меня этого», – произнёс он и как-то картинно развёл руки в стороны. «Точно, утопленник, – сказал я сопровождавшему меня руководителю, когда мы вышли из дома, – ни эмоций, ни стыда, ни морали ныне живущих на белом свете у него нет. Даже молодые волки подкармливают в стае старого, потерявшего способность охотиться. А ведь перед нами не уголовник, не бомж – учитель! Как же поступит с ним судьба? Но, коли он не сказал о том, что её нет – значит, ещё жива?»

 Не догадался я проехать в хутор. Проведать бы, поговорить! Теперь об этом сожалею. Спохватилась медлительная, но цепкая и безжалостная совесть. Не отпускает. Терзает. Мог же себе позволить на день задержаться. Нашлось бы и оправдание перед главным редактором. Даже мог бы через районное руководство помочь облегчить её участь. Пожалуй, редактор мой Вячеслав Бондаренко, услышав объяснение, отнёсся бы с пониманием. Жаль…

 Ещё несколько десятилетий унёс после этого наш быстротечный век. Теперь уже я сам приблизился к финишной черте. История та по-прежнему не забывалась. Чем же закончилась она, как судьба отнеслась к человеку, отвернувшемуся от подарившей ему жизнь? Промелькнуло почти полвека после моего репортажа из колхоза... Помнят ли о Порфирьевне в хуторе? Как прожил свой век отказавшийся от нее сын? Позвонил в район знакомой по совместной прежде общественной деятельности, попросил навести справки.

 Через день она сообщила, что хуторок благополучно перенёс все перестройки и реформы и существует до сих пор. Память о той истории время не стёрло не только у меня. Хуторяне о Порфирьевне тоже помнят. Говорят, что на её примере воспитывают подрастающее поколение. Отметила, что могилка у Порфирьевны всегда ухожена, и местные старушки в обход канонической церкви присвоили ей титул святой. Отказавшийся от неё сын, вроде бы, прожил довольно скучную, серую жизнь. По словам бывшего завуча той средней школы, в которой он когда-то работал, дружбу с ним, кажется, никто не водил, даже сторонились его. Он тоже давно уже ушёл в мир иной...

 Зато его сын, внук Порфирьевны, вместе со своими детьми каждый год на пасхальные праздники посещает погост маленького хуторка, спрятавшегося под правым берегом стареющего Миуса. Находит знакомый надгробный бугорок могилы женщины, по-прежнему почитаемой как святой в воспоминаниях стариков, и рассказывает им о её великой роли в жизни своей семьи.

 Вот такую поправку внесло время в эту историю…

Федор Герман

Все статьи